Посвящение
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор… И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет… Шатается… Одна…
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.
Before this grief, mountains twist
The mighty river does not flow
But the prison bolts stand fast
Past them are "convict burrows"* *reference to Pushkin on Decembrists
and a lethal nostalgia
For someone the wind blows fresh
And someone by sunset's caressed
We don't know-- all around us all's the same
Hearing just the keys' sickening scrape
And the heavy steps of soldiers
We rose up, as if for morning mass
Through the city, we went untamed
We met here, dead and breathless
The sun lower and the Neva murkier each day
And hope singing to all from afar.
A verdict...A sudden flush of tears
On behalf of all already gone
As if with pain, life's torn from the heart
Thrown on it's back by rough hands
But it goes on...it rocks back and forth...alone
Where now are my forced friends,
Of my two most damned* years? *word is a little more satanic
What appears before them in the Siberian storm
What twinkles before them in the curve of the moon?
I send them each my farewell regards
Вступление
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
It was when only the dead smiled
Knowing they were on the safe side
And Leningrad reeled, a useless appendage
In the vicinity of its prisons
And when, driven mad from the flies* *possible reference to form of torture
Passed divisions, already condemned
And with a short song of parting
Sung out by engine sirens
Stars of death stood above us
And the faultless writhed in Rus* *Roos, like Kievan Rus (archaic Russia)
Beneath the blood-soaked boots
And beneath the wheels of the Black Marias
1
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе… Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
They took you with the dawn
After you, a pallbearer, I went
In the dark chamber children cried,
The icon candle sailed around
To meet the icon-like cold on your lips
The death-like sweat on your brow... Don't forget!
I will, like the wives of the Streltsy* *reference to a failed uprising where Streltsy
Wail beneath the Kremlin towers were executed
2
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень,
Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Softly flows the quiet Don,
The yellow moon enters the home
It enters in a hat, askew
And sees the yellow moon shadow
It is a woman who is sick
It is a woman all alone
Husband dead, son locked up
Offer a small prayer for me
3
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Ночь.
No, it's not me it's someone else suffering
I couldn't go on with all that has happened
Let black wool envelop all
Let them take the street lamps away.
It's night.
4
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей —
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука — а сколько там
Неповинных жизней кончается…
I would show you the joker,
Beloved by all your friends
Tsarskoe Selo's cheerful sinner,
What happens to this life of yours--
How, three -hundreth in line, with a care-package
You will stand beneath the Crosses
With your steaming tears
Setting fire to New Year's* frost *USSR Christmas equivalent
There a prison poplar will sway
Without a sound -- and how many
Innocent lives there, do come to an end each moment
5
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пыльные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
Seventeen months I've screamed,
I have called you home
Thrown myself at the hangman's feet
You, son and horror of mine
All's mixed up for the ages
And I cannot untangle
Now, who's monster, who's human
How long I'll wait for execution
And how many dusty flowers
And ringing of thuribles* and footsteps going *Church incense holder
Somewhere into the nowhere
And looking me straight in the eye,
And threatening me with instant death
Is a vast star
6
Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
The weeks fly by with ease
What's happened, I don't understand
How do you, my little son, in prison
Appear to these White Nights* *creepy time of year in St. P where sun doesn't set
How do they again glance
With hawkish blistering eyes
At your raised cross
As they speak of death
7.
Приговор
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
The verdict
And the word falls like a stone
On my still living chest
It's okay-- I was prepared
Somehow I shall cope with this
Today I must do many things
Kill each last inch of memory
I have to turn my soul to stone
I have to relearn how to live
For if not...The heated rustle of the summer
Like a holiday through the glass,
Long I've had this premonition
Of a white* day and deserted house *Svetlii in Russian ~ light + holy, so I picked white not light
8.
К смерти
Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой,-
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
To death
You'll come all the same-- why not today?
I wait for you--it's so difficult
I blew out the candle and opened the door
For you, so simple and strange
Take up any form you like to this end
Burst in, a poisoned missile
Or creep in with a weight, like a practiced thug
Or a venom of typhoid fumes
Or come like the fairytale you've thought up
Familiar to the point of nausea
Where I saw the blue hat's top
Of the landlord, pale with fear
It's all the same to me now. The Yenesei swirls
The North star gleams
And the light blue flecks of my beloved eyes
Fade out before the final horror
9
Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином
И манит в черную долину.
И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.
И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивай его
И как ни докучай мольбою):
Ни сына страшные глаза —
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья,
Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук —
Слова последних утешений.
Already the wing of madness
Has blanketed half my soul
Nursed it with wine of fire
Lured it to the black vale
And understood I, that to him
Victory-- I'd have to cede
Straining my ears to hear myself
As if a stranger was raving
And he will not allow a thing
For me, with myself, to bring
(How I tried to change his mind,
and how I plagued him, begging)
Not my son's dreadful eyes--
An agony fossilized
Not the day, when thunder* came *sound of the black marias
Nor hour of prison visits
Not the darling cool of hands
Nor the lindens' trembling shade
Nor the distant, gentle sound--
Of his final comfortings
Распятие
Не рыдай Мене, Мати,
во гробе зрящия.
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»
А Матери: «О, не рыдай Мене…»
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Crucifixion
Weep not for me, Mother* *This part is in old Slavonic (Church lingo) pieta eq.
Seeing me in the grave
The angel choir praises this great hour
As the heavens dissolve to flame
To the Father: "Why hast thou forsaken..!"
And to the Mother: "Mourn me not"
Magdalene hits herself and mourns
The favorite disciple freezes up
And where the silent Mother stands
No one's brave enough to look
Эпилог
I
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.
Epilogue:
I
Learned I did, how faces fall
How terror peers out from their lids
How anguish brings out, from their cheeks
Rough leaves of old wedge-writing* *Sumerian cuneiform
How locks, from ashen blonde and black
To silver-- can suddenly turn
How smiles languish on subdued lips
As fear shudders in dry snickers
I pray not for myself alone
But for all who stood with me
There in cruel cold, in July heat
Beneath a blind red wall
II
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем — не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
II
The funeral hour again draws near
I see I hear I feel you all:
You, they led up to the glass,
You, though born, walks not this earth
You who flipped your pretty head
Said "I come here like it's my home"
Would I could call you by name
They took the list, it can't be found
For them I have sewn this broad shroud
From their poor words I'd overheard
Of them, I'm constantly* reminded *everywhere and always
And won't forget even in new pain
And if they crush my tortured mouth
Which screams for a 100-million souls* *she uses the word narod which like people
of Motherland
Let them so remember me
On my death-day's very eve
And if someone in this land
Thinks up, to me a monument
I consent, with a sense of triumph
There's but one thing-- don't put it
Beside the sea, where I was born
My last tie to the sea is torn
Nor the Tsars' garden by beloved tree* *tree-stump technically
Where grieving shades will look for me
But here where 300 hrs I stood
Where these gates, to me, stayed shut
Because, I fear in blissful death
Black Maria thunder, to forget
Forget how that hated door slammed
And grandmas howled, like wounded beasts
Let, from immobile bronze-cast lids
The trickle of snow melt like tears
From afar a dove shall coo
As on the Neva, ships float through
